Рабство по контракту

Рассказы контрактников, не пожелавших мириться с нечеловеческими условиями службы и отказавшихся воевать на Украине.

С любого перекрестка в Майкопе во все четыре стороны видны границы города, на западе и юге улицы упираются в далекие темные горы, на востоке и севере – растворяются в дымке равнины. Если, конечно, они достаточно широки и вид не закрывают сомкнувшиеся пышные кроны деревьев. Концертный зал, железнодорожный вокзал в восточном стиле и памятник Ленину в центре, кирпичные одноэтажные дома и белые мазанки в частном секторе, военные части. Много военных частей и много военных, которых встречаешь тут на каждом шагу: в магазинах, на рынках, в гостинице. 131-я майкопская бригада штурмовала Грозный в 1994-м, сообщалось об участии 33-й бригады в боях в Донбассе, но сегодня адыгейские военнослужащие стали фигурантами совсем другой истории: за последний год Майкопский гарнизонный суд рассмотрел 68 уголовных дел по статьям 337 (самовольное оставление части) и 338 (дезертирство). Для сравнения: Московский гарнизонный суд за тот же период рассмотрел всего пять подобных дел, военный суд в соседнем Ростове-на-Дону – 11.

Дважды беглец

По словам заместителя генерального директора Первого объединенного союза юристов Кубани Татьяны Чернецкой, защищавшей пятерых военнослужащих, уголовные дела в массовом порядке начали заводить во втором квартале 2015 года и касались они осени 2014-го. Большая часть приговоров – обвинительные, а “бегут” в основном из одной воинской части – 22179, причем часто не просто из части, а с военного полигона Кадамовский, что в 50 км от Ростова и в 60 – от границы с Украиной.

“Первым был Олег Калмыков, – рассказывает Татьяна Чернецкая. – Он в сентябре пришел домой и сказал родителям, что им на построении сказали: едем на полигон, а оттуда на Украину”. Воевать Олег не хотел и на полигон не поехал тоже, решил уйти с контрактной службы. Впрочем, уволиться из части 22179 не так-то просто: рапорты командование не рассматривает, а если настаивать – передает материалы для возбуждения уголовных дел, как и поступило с Калмыковым. Итог: год колонии-поселения, 2 июня 2014-го приговор был публично зачитан в клубе войсковой части. “Его обманули, – говорит Татьяна. – Обещали, что, если признает вину и будет молчать об обстоятельствах, дадут условно. Он ходил, посыпал голову пеплом, у него даже явка с повинной, но не помогло”. Вернувшись домой после приговора, парень сорвался, поругался с отцом, который настоял на контрактной службе, а после советовал пойти на сделку со следствием: “Он приемный сын, говорил, мол, я вам не родной, и теперь вы меня в тюрьму решили отправить”. Олег убежал из дома, не поехал в колонию, оказался в Краснодаре без денег, без крова – и сорвал с женщины на улице золотую цепочку. Его быстро поймали и отпустили под подписку о невыезде, родителям удалось уговорить его поехать в колонию, где он просидел всего две недели: отпустили по амнистии. Но вот за грабеж Олегу назначили уже реальное наказание – полтора года строгого режима.

В чистом поле

Иван Шевкунов

С сослуживцем Олега Иваном Шевкуновым, также получившим год колонии-поселения, мы встречаемся у него в станице Ханской, что в 15 км от Майкопа. Недостроенный дом, во дворе теплицы с овощами: ими занимается Ванина мама Светлана, помимо зарплаты работающего на КАМАЗе отца, эти теплицы – основной доход семьи. Сидим на просторной кухне, пока это чуть не единственное отремонтированное помещение: красно-белая плитка на полу, опрятная кухонная мебель, стол с компьютером, два кота, 7-летний брат Сережа изнывает от скуки, ждет, пока Иван закончит интервью.

Ивану 20. Говорит он с мягким южным акцентом, без особых эмоций, в отличие от мамы, которая то и дело жалуется на несправедливость и безнаказанность командиров. В 2013 году, закончив техникум со специальностью повара-кондитера, Иван Шевкунов пошел на срочную службу. Три месяца в Краснодарском крае, а после в армянском Гюмри на 102-й военной базе, в ПВО. Про Армению Иван вспоминает с ностальгией: прекрасные условия, работа с ПЗРК “Игла”, а самое главное – вежливое отношение со стороны комсостава. “У нас тама рядом с ротой было ж ГРУ, – вспоминает Иван. – Каждый вечер перед сном – телесный осмотр. Не дай бог же ж синячок, пиши объяснительную откуда. Упал. Где упал? – давай свидетелей. Если кого оскорбишь, сразу закроют – не только офицеры не могли послать или что, но даже ж друг другу грубить нельзя”. В Гюмри Ивану предлагали остаться на контракт. “Дурак был, не согласился, хотел поближе к маме”, – смущенно улыбается он.

В майкопском военкомате Иван написал заявление на контрактную службу, надеясь, что отправят в только что аннексированный Крым. Даже и место было – часть в поселке Привольное. “В Майкопе работы ж нет, средняя зарплата – тысяч 12. Военным обещали 24, а в Крыму – от 56, – поясняет свой выбор Иван. – У меня там приятель сейчас служит, живет один в двухкомнатной квартире от части и получает 56 тысяч. Мне еще через пять лет квартиру обещали”. Медкомиссия в Майкопе признала его годным к службе, а вот в Краснодаре забраковали: сколиоз и врожденная деформация грудной клетки. Направили в ту самую часть 22179, где с первого дня начались странности. “Поставили на должность гранатометчика, хотя я гранатомета ж в руках не держал. Просился в ПВО, но сказали: мест нет”, – говорит Иван. Первые три месяца зарплаты не было, в декабре выплатили сразу за три, но получилось не 24 тыс., как обещали, а около 17 в месяц. “А на что жить-то? Казарм нет, на дорогу сто рублей в день, на довольствие не поставили ж меня, так покушать надо еще”.

В конце сентября роту Ивана отправили в командировку на полигон Кадамовский. В Южном военном округе в то время проходили масштабные учения, а на юго-востоке Украины ждали очередного штурма Мариуполя. “Нам обещали ж, что все будет – палатки, все. Мы приехали часов в 10 вечера, там старые советские палатки с белугой, но и той белуги нет, сами потом обшивали (белуга – сленговое название теплоотражающего светлого материала, которым утепляют изнутри армейские палатки. – Прим. ред.). Пола нет – трава, нар нет, нам сказали, там доски есть, их нам дают, мы их занесли в палатку, постелили на землю. Выдали спальные мешки, на нас были бронежилеты, легли. Вторую ночь тоже спали на земле – не было дерева, с чего нары ставить. Потом мы нашли в другой части палки, дрова, на третий день начали ставить нары, но то гвоздей не хватает, то еще чего. Так и не поставили. Нам сказали ждать эшелон с Астрахани, что там все есть – матрасы, все. Мы ждали”.

С питанием в первые дни тоже были проблемы: один сухпаек на сутки на четверых. Воду покупали у подсуетившихся таксистов – 150 рублей за 1,5-литровую бутылку. “Утром выдавали полторашку на 50 человек – умыться, зубы почистить. Кто успел, тот успел. Мы ж там вообще не мылись и не раздевались даже – ночью холодно, ветрюганище. У ребят завелись бельевые вши. Их надо ж было изолировать, они ж ночью перепрыгивают мгновенно, но куда их девать? Одного срочника выкинули на улицу, он там спал, бедный”. Чтобы не мерзнуть, в палатке поставили буржуйку, но дров поначалу не было, вырубили близлежащий лесок, впрочем, грела печка плохо: маленькая слишком, а в палатке – 40-50 человек. “А у офицеров был генератор, обогреватели, компьютеры, все. Кушали они в соседней части, там и купались”. Рядом с майкопцами стоял другой лагерь – новые палатки, десяток полевых кухонь, патрули с автоматами, но без опознавательных знаков, в форме “Флора”, которую вывели из употребления в российской армии в начале 2010-х годов. На третий день ребята начали питаться у них, оказалось – сборный пункт наемников перед отправкой на Украину. “Они когда услышали про наши зарплаты, говорят, переходите к нам, у нас больше платят, –​ говорит Иван. – То ли $400 в день, то ли 4000 рублей, не помню. И в наш лагерь приходили, агитировали. Я не хотел. У меня тетя на Украине живет, зачем я буду в своих стрелять”. Кормили у “ополченцев” вкусно – гречка, макароны с настоящей тушенкой, вот только есть было нечем и не из чего: “Котелков нам не выдали, обрезали пластиковые бутылки и из них кушали. Ложки – пластмассовые из сухпайков, но они ломались мгновенно”.

Впрочем, и сами учения оказались странными: “Ребята тама стояли по несколько месяцев и говорили, что они даже не стреляли ни разу. Мы траву дергали вокруг палаток – чтобы не было ни одной травинки. Бычки собирали – даже дежурных назначали по бычкам. Командир идет, увидит бычок – наряд вне очереди. Иногда мог и сам кинуть, чтобы придраться”. Пришлось забыть и о вежливости Гюмри: “По фамилии нас не называли. Падла, скотина, матами крыли, могли ж и подзатыльников надавать, – говорит Иван. – Мне самому один раз досталось, но уже в декабре, когда зарплату получил. Подошел командир роты капитан Винокуров и говорит: “Отдай мне сорок тысяч – и все у тебя будет хорошо, будешь служить нормально”. Я сказал, у меня мама, семья, ничего не дам. Он мне отвесил подзатыльник и сказал хорошо подумать”.

На третий день командировки у Ивана начались боли в животе, к тому же он сорвал спину при разгрузке дров. Врача в части не было, с другим контрактником, Владимиром Зацепилиным, Иван отпросился у командиров в Майкоп – сходить к врачу и оформить бумаги на зарплату, Зацепилин же написал рапорт об увольнении (и сейчас тоже ходит под уголовным делом по 337-й). Из Майкопа обратно на полигон Ивана не отпустили, он ежедневно приезжал на службу в часть. Но когда и за январь заплатили всего 17 тысяч, Иван решил уволиться, написал рапорт, но его, как водится, рассматривать не стали. Чуть позже, правда, сказали, что в части будет школа выживания – очередной выезд – достаточно отказаться от нее, чтобы аттестационная комиссия вынесла решение об увольнении. Иван от школы отказался, но его все равно оставили. В третий раз закинул он рапорт в конце февраля, снова никаких новостей, а 6 апреля его пригласили в Военный следственный комитет (ВСК), где сообщили о возбужденном против него уголовном деле. Уже на суде выяснилось, что еще в октябре аттестационная комиссия уволила Ивана Шевкунова, на резолюции даже стояла подпись командующего войсками ЮВО генерала Галкина, но документы завалялись у какого-то полковника в Ростове, тот отправил их обратно в Майкоп, где им тоже не придали значения.

Светлана Шевкунова

“Нам дали госадвоката, – горячится Светлана Шевкунова. – Он сказал, что бесплатно работать не будет, надо заплатить сначала 30 тысяч, а потом еще неизвестно сколько, чтобы решать вопросы. Я отказалась, потому что денег таких не было”. По мнению Светланы, именно отказ от удобного следствию адвоката стал причиной того, что дело Ивана переквалифицировали на более тяжелую статью – 338, дезертирство, изменив меру пресечения на арест. “В СИЗО я провел два месяца, но там было лучше, чем в армии: к нам относились по-человечески, никто не оскорблял. В часть бы таких офицеров”, – улыбается Иван.

25 сентября суд понизил статью, но доводы защиты о том, что от службы Шевкунов не уклонялся, постоянно был в расположении части, во внимание не принял. “Дел таких полно, – говорит Светлана. – Просто всех запугали, все молчат. Кенс (начальник отдела кадров части подполковник Сергей Кенс. – Прим. ред.) мне лично говорил, что он передал материалы на 79 уголовных дел. “А теперь оттуда даже офицеры увольняются, – добавляет Иван. – Прошел слух, что в Сирию будут посылать, но никто ж не хочет”.

Плата за выход

Александр Ененко

Если Иван Шевкунов был новеньким в части, 22-летний младший сержант Александр Ененко проходил здесь сперва срочную службу, взяв академический отпуск в Институте искусств Адыгейского госуниверситета. На контракт также остался из-за зарплаты, к тому же в армии ему нравилось: ни на срочной службе, ни первые два года по контракту в роте РЭБ (радиоэлектронная борьба) проблем у него не было, а летом 2014-го его перевели в новый батальон, куда впоследствии попал и Иван. “Первый конфликт случился, когда поехали на полигон Ашулук, – рассказывает Александр. – По приезде инструктор по горной подготовке старший сержант Айдемиров начал мне предъявлять беспричинно. Это все было по пьяной лавочке – прямо в поезде выпивали они, их компания, а я новый человек, никого не знал. Он говорил, что я себя веду не так, что будет забирать мою зарплату: “Будешь выпендриваться, твою семью всю порежу, когда вернемся”, – все в таком роде, оскорблял, раз пять ударил ладонью по голове”. Александр обратился к командиру роты Аполонову, но тот отмахнулся: мол, они пьяные, протрезвеют – и все будет хорошо. На полигоне Ененко решил не оставаться и с ведома Аполонова вернулся в часть, где к его жалобам вроде бы прислушались, но через месяц все же отправили обратно на Ашулук. “На каждом построении со стороны Аполонова и Айдемирова были унижения морального достоинства, меня подкалывали, обзывали, подзатыльники давали, – говорит Ененко. – Как называли? Матом можно говорить? Ну долбо***м, петушком – такие обидные слова. Да все маты могу перечислить. Я особо не отговаривался, но в один день обратно ответил Айдемирову, что рот закрой, ты меня за****. Он меня ударил по лицу, я упал, он ударил ногой по спине, его оттянули. Я провалялся неделю со спиной, двигаться не мог – он попал как-то по нерву. Мне потом сказали, это невралгия, а все записи в медицинской книжке пропали”. Впрочем, били не только Ененко: “Сильных физически никто не трогал. А так всех били. Аполонов на моих глазах пацана однажды избил палкой”.

В сентябре Александр ушел на больничный – ему удалили вросший ноготь, а в конце октября отправился на полигон Кадамовский, на котором не пробыл и суток. “Я приезжаю, там командующий армии приехал, и прямо на построении мне полетели угрозы от Аполонова и Айдемирова: что сейчас, мол, построение закончится, а ты, говно такое, про****ся со своим пальцем, сейчас в палатку зайдешь, мы тебя там вдвоем уработаем”. Дожидаться “уработки” в палатке Ененко не стал, написал рапорт на увольнение, отдал его полковому писарю и вернулся в часть в Майкоп. Многомесячные попытки перевестись в другую часть ни к чему не привели, Ененко отправили к тому же Аполонову – за резолюцией на рапорт. Вот только подпись свою командир роты оценил в 10 тысяч рублей – почти половину оклада Ененко. Тот заплатил, получил документы, отдал их в производство, но в марте 2015-го ему сообщили об отказе, якобы из-за приказа командующего округом, запретившего любые переводы. “Я не видел документы с отказом, может, никто никуда и не отправлял, а просто так сказали”, – говорит Ененко. Вскоре после отказа Александру позвонили из военной прокуратуры и сообщили об уголовном деле. “Я звоню командиру, он говорит: “Я не знаю, я ничего на тебя не писал”. Я прихожу в прокуратуру, а там мне показывают бумаги, где Аполонов каждый день расписывает мое отсутствие”, – рассказывает Ененко. Младший сержант решил бороться, написал заявления на Аполонова и Айдемирова о вымогательстве и рукоприкладстве, но суд не усмотрел оснований в возбуждении уголовных дел, более того, следствие давило на Ененко, заставляя отказаться от показаний: “Следователь Андрусенко допоздна удерживал Ененко в кабинете, отобрал телефон, заставлял изменить показания, – рассказала РС адвокат Татьяна Чернецкая. – Там ребятам пришлось полицию вызывать, чтобы его вытащить, звонили даже на горячую линию Главного следственного управления. Мы будем еще добиваться возбуждения дела против следователя”.

Из-за того, что с Кадамовского Александр уехал, агитаторов с Донбасса он не видел, но слышал о них от сослуживцев, рассказывавших, что предлагали большие деньги. По их словам, в октябре рота даже отправилась на выезд к границе с Украиной, должны были перейти, но почему-то вернулись на полигон. “Неделю они там стояли или две. Говорят, горилочку пили, им с той стороны границы поставляли”.

Александр Ененко и его группа “28 утра”

Суд назначил Ененко наказание в полтора года колонии-поселения, на 29 октября назначена апелляция, Александр надеется на условный срок или на амнистию. В армию возвращаться не собирается – хочет закончить университет, к тому же ему предложили работу в Адыгейском республиканском колледже искусств, но главная мечта – раскрутить музыкальную группу “28 утра”, в которой Ененко – солист, автор музыки и текстов: “Пока у нас подъем, второй альбом уже записываем”, – хвастается он.

“В МВД все было вежливо”

Александр Евенко

Другая жертва командиров части 22179 – 36-летний Александр Евенко. Он бывалый военный: срочная служба в Заполярье в конце 1990-х, 8 с лишним лет в ОМОНе с постоянными командировками по всей стране, в том числе на Кавказ, работа в охранной фирме на олимпийских объектах в Сочи. “Из МВД уволился, потому что не дали квартиру, да и хотелось служить поближе к дому. Везде было много рекламы о контрактной службе, решил попробовать профессиональную армию, – говорит Александр. – Но столько вранья я в жизни своей не видел”.

Изначально Александра приглашали на должность замкомандира взвода с окладом в 40 тысяч, однако при устройстве в отделе кадров пояснили, что из-за какой-то ошибки это место занято, нужно написать заявление на оператора станции ближней разведки (СБР), а потом его повысят. Но повышения Евенко так и не дождался, более того, если первые месяцы ему выплачивали оклад в 30 тысяч вместо обещанных 40, потом срезали до 15. Александра также сразу отправили в командировку на полигон Ашулук в Астраханской области: “Жара под 60 градусов, песчаные бури, еда с песком – вермишель, рис и гречка без ничего, антисанитария – в туалет по 50 раз на дню бегали, – вспоминает Евенко. – Но самое главное – не было воды. Пойдешь на кухню, тебя гонят, ждали чай, который разносили 4 раза в день. Водовозка приезжала, но вода часто была с тиной, пахла болотом, туда засыпят хлорки – и это пьют. Или можно было ходить в частные лавочки, которые понаоткрывали рядом с полигоном, но там все втридорога”. Офицеры же ни в чем недостатка не знали: “Им носили еду, овощи, фрукты, минералка всегда у них в палатках стояла, кондиционеры были, холодильники”. Впрочем, по словам Евенко, в полях можно переносить любые условия – на то она и служба, но поражало отношение со стороны командования. “В МВД никто не повышал голос, все было вежливо, офицеры жили в тех же условиях, что и мы, если чего не хватало, старались пробить и решить проблему”.

С самого начала у Евенко не сложились отношения с командиром роты Аполоновым. “Он чувствовал себя корольком: мог приложиться к срочникам, на меня один раз замахнулся, но ударить побоялся. Оскорблял всех постоянно, крыл матом”. Рассказывает Евенко и о вымогательствах: “Служебная характеристика стоила 5 тысяч, за увольнительную в город нужно было что-нибудь привезти или скинуться на что-то: покупали трубы для обогрева палаток, я вот пленку купил. На Новый год многие получили премиальные – до 120 тысяч, 60% отдавали командирам. Я премии не получил, потому что писал жалобы в прокуратуру”, – рассказывает Евенко. Командировочные тоже не платили: “Мне ребята говорили, что за 6 лет не видели командировочных ни разу. В чей карман они шли, неизвестно. Я стал выбивать их, написал письмо в Минобороны, те связались с командованием части и прислали мне ответ: что деньги мне не положены, потому что на полигонах я не был”. Бумагу, впрочем, удалось опротестовать и командировочные Евенко выплатили – 28 тысяч за 4 месяца в поле.

После командировки на Ашулуке Евенко вернулся в Майкоп, подал рапорт об увольнении, его приняли, но не зарегистрировали. Более того, выстроили на плацу вместе с другими желающими уволиться и объявили устный приказ – отбыть на полигон Кадамовский. “Мы отказались, пока они не зарегистрируют наши рапорта. Тогда нас, как мешки с картошкой, покидали в КАМАЗы и увезли на полигон”. Евенко с Кадамовского не уехал, терпел оскорбления со стороны командиров, а по возвращении снова принялся писать рапорты на увольнение и жалобы в военную прокуратуру. Более того, проходил свидетелем по делу Ененко и другого сослуживца – Павла Тынченко. Против самого Евенко дело возбудили позже: ждали, пока вступит в силу закон об амнистии и он не сможет прикрыться удостоверением ветерана боевых действий. Несмотря на то что Евенко, как и его сослуживцы, постоянно был в расположении части, да и живет от нее в двух шагах, суд приговорил его к году в колонии-поселении, 22 октября апелляционная инстанция заменила срок на условный.

Год дали и Павлу Тынченко, показания в защиту которого давал Евенко. Тынченко тоже пытался уволиться после Ашулука, но и его насильно отправили на Кадамовский. “Мы однажды поехали в Ростов жаловаться на превышение должностных полномочий со стороны следователя, – рассказала защищавшая его Татьяна Чернецкая. – Нас там встретили вообще вне правового поля. Вышел некто в прокурорской военной форме, не представился, стал возмущаться: чего вы сюда приехали, Павлу сказал: “Ты вообще на подписке находишься, что ты тут делаешь?” Хотя Тынченко поставил следователя в известность о том, что не согласен с его действиями и едет их обжаловать. Сказал: если отсюда не уберешься, будешь сидеть в другом месте, и вообще – мол, как вы достали со своими жалобами, никак не успокоитесь”. По дороге в Майкоп Тынченко стал нервничать из-за прокурорских угроз и сказал адвокату, что если его отправят в СИЗО, он расскажет на следствии о том, что им настойчиво предлагали ехать в Донбасс. “Я отговаривала его, сказала, что в такие игрушки играть с государством нельзя”, – говорит Татьяна. Меру пресечения Тынченко все же изменили, предварительно дав отвод его адвокату, и Павел заявил о вымогательстве со стороны командира части, о физическом насилии и о том, что отказался выполнять “преступный приказ” об отправке на Украину. Эти показания следствию не понравились. По словам Татьяны Чернецкой, в СИЗО с Павлом “поговорили”, после чего он от своих показаний отказался и признал вину. “Ему грозили тем, что привлекут к уголовной ответственности за более тяжкие преступления с наказанием более 10 лет лишения свободы, обещали освободить из СИЗО и дать условно по 337-й статье, если он признает вину и скажет, что его оговорили адвокаты. Он звонил потом, извинялся. Я его не осуждаю”. Из СИЗО Павла и правда выпустили, но срок дали реальный, впрочем до колонии он не доехал – наказание прервали в связи с амнистией. Впрочем, бывшего военного так запугали, что он не только с журналистами отказывается общаться – даже на звонки сослуживцев не отвечает: уверен, что телефоны прослушиваются.

Другие по живому следу

Воинская часть 22179

Воинская часть 22179 располагается на окраине Майкопа, с одной стороны – мамы с колясками во дворе пятиэтажек, с другой – старуха копается в огороде, одинокий конь щиплет траву. У входа обычная суета: приезжают и уезжают гражданские автомобили, заходят и выходят люди в форме. Сама часть для прессы – terra prohibita, подполковник Кенс по телефону сказал, что не уважает Радио Свобода, отвечать на вопросы отказался и посоветовал “сначала научиться писать правду”. Отмахиваются от журналистов и простые военнослужащие: командование строго-настрого запретило общаться с репортерами. Впрочем, те, с кем удалось поговорить на условиях анонимности, рассказали, что на службу не жалуются, хотя денег мало. Младший сержант Сергей рассказал, что получает 20 тысяч, из которых 8 отдает за жилье. Часть должна доплачивать 3600 рублей на аренду, но оформить это не так просто: “Надо договариваться”. Уточнять детали “договоренностей” не стал. Условия на полигоне после скандалов изменились: проведший семь месяцев на Кадамовском сержант Алексей рассказал, что жили они в палатках с кондиционерами, кормили неплохо, хотя с водой по-прежнему бывали проблемы, а многие нововведения сделаны для отвода глаз: есть, к примеру, стиральные машинки, но пользоваться ими нельзя, стирать приходится в тазике. На вопрос о неуставных отношениях улыбаются: “Какая армия без мата и пинка”. Вал уголовных дел собеседники РС не отрицали, но пожимали плечами: “Бегут по глупости, думают, что тут рай, а служить не готовы, – пояснил капитан из части. – Хотят быть рядом с домом, передислоцироваться не хотят”. А вот слухи об отправке на Украину и в Сирию военнослужащие комментировать не желали или отшучивались: “Военная тайна”.

Полигон Кадамовский

На самом Кадамовском до сих пор стоит много лагерей. “Вот тут чеченцы, тут наши ростовские”, – поясняет таксист, переваливаясь по разбитой военной техникой грунтовке, протянувшейся между покрытыми желтой травой голыми холмами. На месте, где стояли майкопцы, сейчас располагается лагерь 7-й военной базы из Абхазии. На территорию лагеря попасть не удалось, отвечающий за часть полковник, вышедший почему-то в сером спортивном костюме, не представился и попросил дежурного по КПП “проводить” корреспондента РС. Впрочем, военнослужащие, что прогуливались за пределами лагеря, охотно рассказали, что и им жаловаться не на что: просторные палатки с нарами, летом работают кондиционеры, а зимой обогреватели, отремонтированные санузлы, с питанием и водой проблем нет, раз в неделю – баня: все, как и в месте постоянной дислокации. “Пострелять”, правда, солдаты не успели, но и приехали на полигон пару недель назад; на Украину сегодня не отправляют, про Сирию пока не слышно.

Ребята с недоверием смотрят, когда рассказываешь им майкопскую историю: из их лагеря никто не бежит. Неизвестно, поменялись ли условия на Кадамовском из-за поднявшейся шумихи, но очевидно, что сегодняшние военные в лучшей ситуации. Вот только десятки обвинительных приговоров никто не отменил, новые дела продолжают возбуждаться, а главные виновники массового исхода военнослужащих – командование части 22179 – вряд ли понесут наказание.

Источник